Интервью с имам-хатыбом Исламом Зариповым

− Своим главным наставником в исламе, о чем вы не раз говорили в интервью, Вы считаете шейха Равиля Гайнутдина. Но своим учителем вы называете и профессора МГУ, заведующего кафедрой арабской филологии ИСАА при МГУ арабиста и корановеда д-ра филологических наук Д.В. Фролова. Когда и с чего началась ваша совместная работа?

− Действительно, еще в 1988 году бабушка впервые привела меня в Московскою Соборную мечеть, где мы участвовали в намазе, который проводил Равиль-хазрат. Это – одно из первых отчетливо сохранившихся в памяти моих детских воспоминаний и, вероятно, послужившее ориентиром для дальнейшего пути.

Через несколько лет уже с папой мы случайно попали к нему в кабинет, и хазрат вознес Всевышнему за нас дуа, которую я воспринимаю как молитвенное благословение. С 1992 года параллельно со школой я стал обучаться в медресе и при любой возможности, в выходные и каникулы, старался посещать с родителями или дедушкой пятничные и праздничные богослужения в мечети. Поэтому я рос на проповедях муфтия Гайнутдина. Вместе с этим я регулярно и с большим интересом читал издаваемую им газету «Ислам минбаре», у родителей до сих пор хранится подшивка с номерами 1990-х гг. Там я впервые узнал о корановедческих исследованиях Д.В. Фролова, ведь он с самого начала стал работать в этой области в тесном сотрудничестве с Духовным управлением мусульман и лично муфтием Равилем Гайнутдином.

Наше личное знакомство с Дмитрием Владимировичем Фроловым произошло намного позже уже в стенах моей альма-матер – Московского исламского института. В 2006 году в рамках первой попытки открытия магистратуры нашей небольшой группе молодых имамов посчастливилось в течение трех лет слушать лекции ведущих российских исламоведов. Профессор Фролов читал нам курс по тафсиру, и кто-то из нашей группы предложил опубликовать его лекции. Я вызвался отредактировать текст, так началось наше более близкое общение. В процессе этой работы я многому научился, в т.ч. академическому методу перевода и комментирования средневековых богословских текстов. От него я узнал не только о мусульманской классике, но познакомился и с европейским корановедением. При этом профессор всегда находил время ответить на мои личные вопросы, даже если они заставляли его покопаться в источниках.

Вообще хочу отметить, что Д.В. Фролов − блестящий педагог, с большим терпением относящийся к твоим самым несуразным идеям, умеющий подбадривать и вдохновлять. Он очень хочет, чтобы его дело по изучению Корана было продолжено. Благо, сегодня уже есть целая плеяда его учеников, которые вносят весомый вклад в развитие отечественного корановедения. Это в первую очередь преподаватели ИСАА при МГУ А.Р. Гайнутдинова и Т.С. Налич. Есть и совсем юные дарования, которые под руководством Д.В. Фролова пишут магистерские диссертации в ИСАА по различным аспектам изучения Корана. Поэтому сегодня с уверенностью можно сказать, что Д.В. Фроловым, по сути, была создана особая, как мы говорим, московская школа корановедения. И мне очень повезло, что я тоже являюсь ее частичкой.

− В 2017-м году в «Вестнике Московского университета» была опубликована Ваша статья «Комментарий «Джалалайн» к 77-й суре «Посылаемые». Статья писалась уже под руководством Д.В. Фролова, с его помощью? Почему выбор пал на эту суру, предшествующую 30-му джузу?

− Как известно, Д.В. Фролову принадлежит трехтомник «Комментарий к Корану. 30-й джуз». Кстати, эта работа в 2015 году была удостоена университетской премии им. М.В. Ломоносова за научные работы I степени. По отработанной в «Комментарии…» методологии мы планировали продолжить исследования 29-й части Корана (67-77 суры), и мне было поручено начать перевод «Джалалайн». Однако затем наше внимание сместилось на суры группы «Хавамим» и «Фатиху». Сделанная же мной работа была опубликована отдельно. В ней я также говорю об особенностях этого тафсира. В прошлом году в ИД «Медина» вышла наша совместная с Д.В. Фроловым и Т.С. Налич книга, посвященная 41-ой суре. Это уже полноценное исследование классических тафсиров этой главы Корана, сделанное по методу профессора.

− Выдающийся татарский философ-богослов Муса Бигиев − автор нескольких исследований о Коране. Вы с Д.В. Фроловым перевели и прокомментировали его работу «Понимание Корана» (1915), которая была написана на арабском языке. Почему именно она привлекла внимание двух ученых? Как шла работа над переводом и комментированием? И объясните, пожалуйста, почему М.Бигиев одним из важнейших методологических принципов при написании комментария к Корану считал лингвистический анализ.

– Как вы, наверное, знаете, мои научные интересы, помимо корановедения, также охватывают и отечественное богословское наследие. Теме джадидизма была посвящена и моя кандидатская диссертация. Муса Бигиев – не только самый яркий представитель этого движения, но он и один из немногих российских теологов, который большое внимание уделял вопросам корановедения. Около десятка его работ посвящены различным аспектам этой дисциплины – это и история свода (мусхафа), и чтения (кирааты), и особенности написания (расм), и грамматика, и проблема буквенных зачинов и многое другое. Причем заслуги Бигиева в этой области были признаны не только мусульманским сообществом, но и востоковедами, т.е. светской наукой. Например, патриарх европейского корановедения Артур Джеффери в своем фундаментальном исследовании об истории Корана благодарит нашего соотечественника за большую помощь в подготовке этой работы.

По сути, Бигиев – один из первых мусульманских теологов, который искусно совмещал классические богословские методы с академическими. Эту его особенность, кстати, впервые отметил еще академик В.В. Бартольд.

Что же касается книги «Фикх ал-Куран» (Понимание Корана), то сегодня – это единственная доступная нам работа в жанре тафсира не только Бигиева, но и вообще представителей джадидизма. Поэтому это уникальный в своем роде образец. Я начал работать над его переводом самостоятельно, но по многим вопросам обращался к Д.В. Фролову. Он отметил, что арабский язык Бигиева очень сложный, но в то же время выразительный и красноречивый, что свидетельствует о его глубоких познаниях в области филологии и риторики. Название работы может дезориентировать читателя, однако это не законоведческий комментарий, и слово «фикх» Бигиев использует в своем общеязыковом значении.

В комментарии огромное внимание уделяется лингвистическому анализу айатов, который наряду с преданиями «отцов уммы» на самом деле являлся основным для ранних экзегетов. Например, имам муфассиров Табари однозначно пишет об этом. Сопоставить то, как это делал Бигиев в начале 20-го века, с работами классиков, которых до этого переводил Д.В. Фролов, было одной из задач нашего исследования. Поэтому профессора тоже заинтересовала эта книга, и мы стали работать над ней вместе. Как и в других совместных проектах, мы разделили между собой арабский текст на равные части для перевода, а затем совместно вычитывали, исправляя, дополняя и комментируя, все, что было сделано каждым.

Работа «Понимание Корана» Мусы Бигиева пока издана только в журнале «Вестник Московского университета. Серия Востоковедение», поэтому, к сожалению, она мало известна широкой мусульманской общественности. Однако лично для меня она открыла новые грани смыслов суры «Фатиха» и буквенных зачинов Корана. О готовности издать труд отдельной книгой заявил издательский дом «Медина».

− Следующим этапом вашей совместной с Д.В. Фроловым работы стало «Введение к тафсиру Табари». Автор известного исторического труда «История пророков и царей», он был еще и выдающимся богословом. Расскажите подробнее об этом ученом, его многотомном комментарии. В чем оригинальность его суждений? Можно ли его считать основоположником мусульманской экзегетической науки?

− Табари (839-923), несомненно, основоположник мусульманской историографии, однако в большей степени он, конечно же, богослов. Он, например, основал особую школу мусульманского права – джаририйа, которая почти два века после его смерти была популярна в среде мусульманских интеллектуалов.

Тафсир Табари, по сути, первый сохранившийся до наших дней полный комментарий к Корану. В своем обширном введении к нему он, в первую очередь, доказал саму легитимность толкования Корана и сформулировал экзегетическую методологию, которая впоследствии был принята большинством мусульманских богословов. Кратко ее можно свести к двум составляющим – язык и предания, т.е. сперва необходимо провести лингвистический анализ текста, а затем рассмотреть, что по этой теме было сказано Пророком (да благословит его Аллах и приветствует), его сподвижниками и учеными двух последующих поколений.

При этом несомненная заслуга Табари в том, что он собрал и сохранил для нас разные, даже противоречащие друг другу предания. В его тафсире представлен весь спектр разногласий «отцов уммы». Благодаря этому мы можем видеть всю широту мысли раннего ислама.

Однако он не просто приводит эти мнения, но и анализирует их, иногда соглашаясь с каким-то одним, иногда высказывая свое мнение, а порой, что особенно интересно, обобщает их, указывая, что та или иная лексема или выражение включают в себя все, что подпадает под их значение. Это, в свою очередь, открывает возможности для новых интерпретаций последующими экзегетами. Поэтому, несмотря на распространенный стереотип о том, что тафсир Табари основан сугубо на преданиях, на самом деле в нем велика доля рационального подхода.

Об этом нашем открытии я недавно делал большой доклад «Ревелятивное и рациональное в экзегетической методологии Табари» на ежегодной конференции арабистов в ИВ РАН. В нем я также отметил и тот факт, что в своем введении имам муфассиров, хотя и вскользь, но все же говорит о допустимости перевода Корана на другие языки, отрицая при этом возможность использования его в литургических целях.

− Во всех ваших совместных с Д.В. Фроловым работах вы отмечаете, что перевод цитируемых айатов Корана «не повторяет буквально ни один из известных авторских вариантов». Почему? Вас не удовлетворяют ныне существующие переводы Священного писания?

− Каждый из переводов Корана на русский язык имеет свои плюсы и минусы, свои особенности и, как мне кажется, свою целевую аудиторию. В ходе нашей работы мы обращаемся ко всем основным переводам – Саблукова, Крачковского, Кулиева и др. Как любит говорить Д. В. Фролов, все однозначные контексты уже были хорошо переведены предшественниками, а вот многозначные как раз и требуют пересмотра, причем главным образом с опорой на классические мусульманские комментарии. Часто бывает, что ни один из имеющихся переводов как раз не соответствуют тафсиру, смыслы которого мы передаем, или ограничен лишь одним из приводимых мнений. В связи с этим в этих местах мы просто вынуждены давать свой перевод, который бы соответствовал комментариям. Поэтому представленный в наших работах перевод мы называем синоптическим или сводным.

− Табари и Бигиева разделяют 11 веков. Что у них общего и в чем различие? Какой путь прошла за это время мусульманская экзегетика?

− Наверное, единственное общее у этих двух очень разных экзегетов – опора на лингвистический анализ текста. Главное же различие – в использовании преданий: Бигиев на всю свою книгу, посвященную «Фатихе» и первым пяти айатам «Бакары», приводит всего четыре хадиса, тогда как Табари на этот же фрагмент – более 100. Бигиев во многом использует рационалистический подход и, конечно, пытается через призму рассматриваемых айатов ответить на вызовы современности. Например, очень интересной на наш взгляд представляется его концепция Божьего водительства (хидайа) и характеристика трех групп людей в ее отношении. При этом многие свои идеи Бигиев черпает из многовекового наследия мусульманской экзегетики.

За десять столетий были созданы тысячи комментариев к Корану. Даже экзегетических жанров можно выделить десяток – традициональные (т.е. основанные на преданиях), рациональные, лингвистические, законоведческие, суфийские, философские, публицистические и др. Все они, конечно, требуют внимательного изучения и переосмысления, в том числе и для создания нового современного комментированного перевода Корана на русский.

− Ваше сотрудничество с Д.В. Фроловым – очень яркий пример плодотворного взаимодействия религиозного деятеля и светского академического ученого. Это объясняется Вашими личными качествами и интересами или это потребность времени?

− Я считаю, что традиция соработничества мусульманских теологов с академическим востоковедением в нашей стране была заложена нашими великими предшественниками – Марджани, Фаизхановым, Фахретдином, Бигиевым. На современном этапе огромную роль в этом процессе сыграл муфтий шейх Равиль Гайнутдин, который еще в начале 1990-х годов наладил тесные контакты с нашими востоковедами, в т. ч. с Д. В. Фроловым, и пригласил их преподавать в Московский высший духовный исламский колледж. Эта концепция Равиля-хазрата позднее легла в основу правительственной программы по развитию исламского образования, в реализацию которой он также внес огромный вклад. Конечно, большую роль играет и его личный пример – защита диссертации, постоянные публикации в научных журналах и выход монографий.

По этому пути идет и его первый заместитель – Дамир-хазрат Мухетдинов, который, как известно, впервые в истории защитил диссертацию по исламской теологии в стенах одного из старейших вузов нашей страны СПбГУ. У него огромное количество научных трудов, в том числе и в соавторстве с ведущими востоковедами нашей страны. То есть наши руководители показывают прекрасные примеры и поддерживают нас в научной деятельности, за что им огромная благодарность.

Вообще такая тенденция наблюдается во всем мире. Во многих западных исламоведческих центрах сегодня больше половины сотрудников – мусульмане, а в арабских университетах, помимо сугубо богословских факультетов, появляются и исламоведческие. Например, в конце прошлого года в Гуманитарном университете Мухаммада ибн Зайда в ОАЭ прошла большая конференция по академическим исламоведческим исследованиям, на которой выступала представительная российская делегация.

− Ислам-хазрат, и в заключение: ваша исследовательская научная работа помогает ли вам в преподавательской деятельности и как имам-хатыбу Московской соборной мечети?

− На протяжении последних 7 лет мои проповеди с минбара Московской Соборной мечети посвящены исключительно тафсиру. Несомненно, что основу для них я черпаю в тех классических текстах, которые мы исследуем – это и средневековые комментарии к Корану, и работы отечественных богословов. При этом я, конечно же, стараюсь их адаптировать под современного слушателя, преломить их к актуальным реалиям, дополнить наглядными жизненными примерами и собственными рассуждениями. Этот цикл я назвал «Сады коранической мудрости». В 2021 году его первая часть, посвященная «Фатихе» и некоторым сурам 30-го джуза, была опубликована в виде книги. В этом году, даст Бог, должно выйти его продолжение.

Также уже много лет я читаю курсы по корановедению и экзегетике, истории российской богословской мысли в наших учебных заведениях. Особенно отрадно, что студенты начинают увлекаться этими темами и делают самостоятельные шаги в исследовательской работе. Например, в прошлом году с одним из них мы опубликовали анализ богословско-правового заключения Абдулвадуда Фаттахетдинова, который был имамом нашей мечети в 1914–1928 гг. Его биография хорошо известна, однако о взглядах этого религиозного деятеля можно было только догадываться. Наше же исследование впервые познакомило с его теологическими концепциями, открыло всю глубину его поистине энциклопедических познаний. Поэтому работа со студентами является для меня особо приоритетной. Я стараюсь передать им то, что сумел взять у своих учителей и дальше вместе развивать отечественную школу мусульманского богословия и корановедения.

− Благодарю вас за беседу.

Беседовала Ольга Семина